Антиутопия и Антиутописты

Антиутопические общества описаны во многих художественных произведениях, действие которых зачастую происходит в будущем (хотя и есть исключения, к примеру, знаменитая серия игр Bioshock, а точнее Bioshock Infinite, где сюжет происходит не в каком-то будущем, а в прошлом, а именно в 10-х годах XX века, и относящийся к антиутопии). Для антиутопий характерны дегуманизация, тоталитарная система правления, экологические катастрофы и другие явления, связанные с упадком общества. Антиутопия как жанр зачастую используется, чтобы обратить внимание на реальные проблемы в окружающей среде, политике, экономике, религии, технологии и др.

Зарождение термина

Впервые слово «антиутопист» (dystopian) как противоположность «утописта» (utopian) употребил английский философ и экономист Джон Стюарт Милль в 1868 году в Британской Палате общин. Сам же термин «антиутопия» (англ. dystopia) как название литературного жанра ввели Гленн Негли и Макс Патрик в составленной ими антологии утопий «В поисках утопии» (The Quest for Utopia, 1952).

В середине 1960-х термин «антиутопия» (anti-utopia) появляется в советской, а позднее — и в англоязычной критике. Есть мнение, что англ. anti-utopia и англ. dystopia — синонимы. Существует также точка зрения (как в России, так и за рубежом), различающая антиутопию и дистопию. Согласно ей, в то время как дистопия — это «победа сил разума над силами добра», абсолютная антитеза утопии, антиутопия — это лишь отрицание принципа утопии, представляющее больше степеней свободы. Тем не менее, термин «антиутопия» распространён гораздо шире и обычно подразумевается в значении dystopia.

Отличия антиутопии от утопии

Антиутопия — логическое развитие утопии. Однако, если классическая утопия концентрируется на демонстрации позитивных черт описанного в произведении общественного устройства, то антиутопия стремится выявить его негативные черты. Важная особенность утопии — статичность, в то время как для антиутопии характерны попытки рассмотреть возможности развития описанных социальных устройств (как правило — в сторону нарастания негативных тенденций, что нередко приводит к кризису и обвалу). Таким образом, антиутопия работает обычно с более сложными социальными моделями.

Советским литературоведением антиутопия воспринималась в целом отрицательно. Например, в «Философском словаре» (4-е изд., 1981) в статье «Утопия и антиутопия» было сказано: «В антиутопии, как правило, выражается кризис исторической надежды, объявляется бессмысленной революционная борьба, подчёркивается неустранимость социального зла; наука и техника рассматриваются не как сила, способствующая решению глобальных проблем, построению справедливого социального порядка, а как враждебное культуре средство порабощения человека». Такой подход был во многом продиктован тем, что советская философия воспринимала социальную реальность СССР если не как реализовавшуюся утопию, то как общество, владеющее теорией создания идеального строя (теория построения коммунизма). Поэтому любая антиутопия неизбежно воспринималась как сомнение в правильности этой теории, что в то время считалось неприемлемой точкой зрения. Антиутопии, которые исследовали негативные возможности развития капиталистического общества, напротив, всячески приветствовались, однако антиутопиями их называть избегали, взамен давая условное жанровое определение «роман-предупреждение» или «социальная фантастика». Именно на таком крайне идеологизированном мнении основано определение антиутопии, данное Константином Мзареуловым в его книге «Фантастика. Общий курс»: «…утопия и антиутопия: идеальный коммунизм и погибающий капитализм в первом случае сменяется на коммунистический ад и буржуазное процветание во втором».

Наиболее последовательно тезис о различии «реакционной» антиутопии и «прогрессивного» романа-предупреждения разработали Евгений Брандис и Владимир Дмитревский. Вслед за ними его приняли и многие другие критики. Впрочем, такой влиятельный историк фантастики, как Юлий Кагарлицкий, такого различия не принимает, и даже об Оруэлле, так же как о Замятине и Хаксли, пишет вполне нейтрально и объективно. На 10 лет позже с ним согласился крупный социолог и партийный чиновник (в то время сотрудник аппарата ЦК КПСС, в перестройку помощник генсека) Георгий Шахназаров.

Современное литературоведение выделяет в качестве структурного стержня антиутопии «псевдокарнавал»; если основная эмоция описанного Бахтиным карнавала — амбивалентный смех, основой тоталитарного псевдокарнавала становятся абсолютный страх в соединении с благоговением перед государством.

История жанра

Одной из первых литературных антиутопий можно считать гоббсовского «Левиафана».

В России в конце XVIII века создателем антиутопии в современной её форме и функции стал писатель Михаил Матвеевич Херасков. В его романе «Кадм и Гармония» имеющем достаточно традиционную для классицизма форму аллегорического странствия, тесно связанного с классическими образцами утопии, мудрец Гифан рассказывает главному герою Кадму поучительную историю о том, как основанное на утопических идеях государство способно эволюционировать к своей противоположности. Группа философов и их последователей на плодородном острове желают создать просвещённое государство. В обществе, освобождённом от всякого социального неравенства, начинается кровавая борьба за власть. Философы, отойдя от участия в общественной жизни, пережидают распрю, а затем убеждают общество в необходимости приватизации: земля, поля и леса делятся между гражданами в равных долях, вводится иерархия чинов. Учёные начинают брать плату за медицинские, юридические и хозяйственные советы, постепенно становясь правителями-олигархами острова, уже совсем не похожего на идеальный.

Своего рода ранней технократической антиутопией является и летающий остров Лапута, описанный Свифтом в третьей части «Путешествий Гулливера». Элементы антиутопии можно найти и у таких классиков жанра научной фантастики, как Жюль Верн («Пятьсот миллионов бегумы») и Герберт Уэллс («Когда Спящий проснётся», «Первые люди на Луне», «Машина времени»). Уолтер Бесант написал в 1888 году книгу «Внутренний дом», в которой описано, как достижение человечеством бессмертия приводит к полному застою. Бесчеловечные варианты развития капитализма рисуют Джек Лондон в романе 1907 года «Железная пята» и Клод Фаррер в романе 1920 года «Осуждённые на смерть». Явные черты антиутопии носит и написанный в 1929 году «Дом в тысячу этажей» Яна Вайсса, хотя в «канон» жанра здесь не вписывается частный детектив Пётр Брок, в одиночку успешно противостоящий диктатуре (пусть и достаточно локальной) Огисфера Муллера.

Своего расцвета жанр достиг в XX веке. В Советской России — стране, в которой утопические идеи пытаются претворить в жизнь на государственном уровне — Евгений Замятин пишет в 1920 году роман «Мы». В нём описано общество, в котором люди превращены в «винтики» системы и даже личное имя человека превращено в номер. Такие детали описанного у Замятина тоталитарного общества, как лоботомия для инакомыслящих, всеобщая слежка посредством «жучков», манипуляции общественным сознанием с помощью средств массовой информации, запрет на эмоции, синтетическая пища вошли в классический арсенал жанра. За романом Замятина в 1925 году следует «Ленинград» Михаила Козырева, Андрей Платонов с середины 1920-х по начало 1930-х годов пишет «Чевенгур» и «Котлован». Из написанного в 1930-е годы за пределами России выделяются такие направленные против тоталитарного социализма произведения, как «Будущее завтра» Джона Кенделла (1933) и «Гимн» Айн Рэнд (1938).

В 1920 году, за год до создания НСДАП, выходит роман американца Майлоу Хастингса «Город вечной ночи», где в Германии, замкнувшейся в подземном городе под Берлином, устанавливается «нацистская утопия», населённая расами генетически выведенных сверхлюдей и их рабов. Антифашистский характер носят книги «Самовластие мистера Парэма» Герберта Уэллса (1930), «Война с саламандрами» Карела Чапека (1936), «Ночь свастики» Кэтрин Бурдекин (1937).

Вслед за «Мы» Замятина классическими образцами жанра становятся романы «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, написанный в 1932 году, и созданный в 1948 году «1984» Оруэлла.

Хаксли предупреждает об опасностях не насильственного тоталитаризма, но доведённого до абсолюта массового общества потребления. Здесь ликвидированы и табуированы такие понятия, как семья и любовь, детей, изначально разделённых на касты, выращивают искусственно с использованием достижений генной инженерии и клонирования, культивируется ничем не ограниченная свобода сексуальных связей, а все психологические проблемы решаются с помощью лёгкого наркотика под названием «сома». Летоисчисление в «дивном новом мире» ведётся от рождества Генри Форда, создателя массового производства. Тотальное общество потребления, в котором пожарные сжигают книги, способные смутить умы обывателей, рисует в 1953 году Рэй Брэдбери в романе 451°F. В написанной Стругацкими в 1965 году повести «Хищные вещи века» показано общество, где базовые потребности людей удовлетворены, а место духовных потребностей занял «безопасный» наркотик «слег».

Модернизированным вариантом антиутопии стал классический киберпанк.