На дороге авария. Несколько смятых в лепешку машин. Есть погибшие. Моя очередь проезжать мимо. Я приказываю себе смотреть только на дорогу, я не хочу быть одним из тех, кто перекрывает движение ради того, чтобы пощекотать себе нервы.
Но другой «я» во мне берет верх; и все равно поворачиваю голову, и не могу отвести взгляд, получаю какое-то странное удовольствие. Завороженный, замедляю ход, и только раздраженные сигналы машин сзади приводят меня в чувство.
Практически каждому знакомо это острое и постыдное ощущение.
Самоубийство кинодивы, покушение на лидера нации, извержение вулкана, лев, прыгнувший на спину испуганной антилопе – ужас и восторг, обыденное и сакральное, все, что нас привлекает – связано с гибелью и разрушением. Всех завораживает крушение поезда. Мы влюблены в обломки аварий. Чем гуще тьма, тем она ослепительней. Секрет эстетического восприятия: пусть все рушится.
Что это значит – наше влечение к странным, мрачным, больным проявлениям? Профессор журналистики Университета Теннесси Джек Хаскинс предложил следующее определение нездорового любопытства: «устойчивое, необычайно сильное влечение человека к информации о крайне неприятных явлениях или объектах, которые не имеют прямого отношения к его жизни».
Мой собственный опыт говорит мне, что Хаскинс был не прав. Моя мистическая тяга ко всякой жути хоть и может считаться интересом к «неприятным событиям», но дело тут совсем не в этом. Потребность в подобных переживаниях свойственна не только людям.
Приведу пример. В саванне гниет тело слона. Неделю он болел, ходил, спотыкаясь, по раскаленной равнине. А десять дней назад упал и больше не смог подняться. Теперь его плоть разлагается. Только огромный скелет напоминает о былом величии.
Стадо не отходит от гниющей туши. Это преимущественно самки, все состоят в родстве, во главе рода тоже самка. Они никогда раньше не видели мертвого зверя. Они стоят рядом с трупом, осторожно ощупывают безжизненные кости хоботами, рассматривают, поворачивая их на солнце. В конце концов, каждый выбирает себе кость или бивень и несет с собой сотни километров.
Понять такое поведение непросто. Внимание других животных к своим мертвым, возможно, объясняется желанием сохранить общие гены. Известно много случаев, когда звери оставались со своими ушедшими из жизни собратьями довольно долго, как будто надеясь, что могут помочь им вернуться.
Дельфины выносят своих раненых на поверхность океана, чтобы они могли глотнуть воздуха. Но чем объяснить поведение слонов, которые стоят и смотрят как зачарованные на гниющего слона совсем другого стада? Пример болезненного животного любопытства?
Некоторые ученые считают, что поведение слонов связано с эволюцией. Наблюдая болезнь, смерть и мертвых, они учатся избегать опасности. Другие ученые уверены, что слоны совсем не приспосабливаются, а просто подвержены обычному инстинкту – сопротивляться непонятному явлению.
Карл Юнг, один из основоположников психоанализа, считал, что нам нравится наблюдать жестокость именно потому, что, такое наблюдение позволяет нам питать наши самые разрушительные инстинкты, не причиняя действительного вреда ни самим себе, ни близким.
Сам Юнг хорошо осознавал эту «темную сторону» самого себя. Когда ему было четыре года, он не мог перестать думать о другом четырехлетнем мальчике, который утонул в местной речке. Дошло до того, что маленький Юнг чуть не бросился в речку сам, его чудом успели спасти. В юности к суицидальной наклонности Юнга добавился еще и страх привидений, которые мерещились ему в каждом ночном шорохе, каждом темном углу его дома.
Интерес к мертвым сопровождал Юнга всю жизнь, благодаря чему был сделан самый значительный вклад ученого в развитие психоанализа: его идея о темной стороне личности.
Он полагал, что у личности есть три уровня – сознательное эго, лично-бессознательное и коллективное бессознательное. Лично-бессознательное включает подавленные воспоминания и инстинкты – уникальные, присущие только данному индивидууму.
Коллективное бессознательное, напротив, выходит за пределы одной личности. Это вечный общечеловеческий котел архетипов, которые организуют наше сознательное существование.
Один из таких архетипов связан с нашей темной стороной. Это архив всего, что мы ненавидим в самих себе – болезненные пристрастия, суицидальные наклонности, депрессивность, и желание причинять боль. Разного рода демоны, вампиры, оборотни, гоблины, враждебные инопланетяне, враги государства и просто люди, которые нас раздражают – все это питает то самое коллективное бессознательное.
Все, что мы ненавидим, мы оттесняем вглубь нашего подсознания, надеемся, что забудем об этом, прогоним из нашей жизни. Но не тут-то было. Чем старательней мы пытаемся это подавить, тем агрессивней оно рвется в нашу жизнь. Это похоже на давление воды в шланге: чем дольше сдерживать поток, чем большую силу он набирает, тем мощнее взорвется фонтаном. Подавленные темные потоки наполняют наше сознание губительными видениями.
Они будут терзать нас кошмарами, пока не превратят в законченных невротиков. Или хуже того, заставят проецировать наших собственных демонов на других, как правило – родных и близких. Под влиянием психоза мы начинаем видеть родителей, жен, детей и друзей монстрами, замыкаемся в себе. Мы ненавидим всякую тьму, мы же ее и желаем, потому что в глубине души каждого из нас сидит жажда разрушения.
Темная сторона есть у каждого из нас. Но не все готовы это признать. Поэтому, давным-давно человечество начало играть в игру, которая может показаться глупой на первый взгляд, но в действительности серьезней некуда: не позволяй правой руке, несущей факел добродетели, знать о том, что делает левая, этот отвратительный придаток.
Подобный самообман виновен в том, что мы воюем сами с собой – тьма против света. Юнг считает, что для того, чтобы достичь психического здоровья, эти два «я» должны заключить соглашение. Пока мы демонизируем наши тайные наклонности, мы только полулюди, как день без ночи, небо без земли.
Мы станем целыми, здоровыми и гармоничными только когда осознаем присущие нам темные стороны. Мы должны пригласить их в наше сознание. И тогда, как по волшебству, то, что некогда было разрушением, станет обычной частью жизни. Растворившись, страх уйдет.
Это примирение, как и всякие переговоры между воюющими сторонами – задача чрезвычайно сложная, часто требует помощи специалиста-психотерапевта. Юнг предложил свою методику, известную как «активное воображение».
Его идея заключается в следующем: создание или созерцание отвратительных явлений необходимо для психического здоровья, для того, чтобы разрушительные силы психики нашли выход и были осознаны.
Ученые провели эксперимент с целью выяснить, как реакция на (будто бы) реальное насилие отличается от реакции на явно фальшиво-голливудские постановочные ужасы. Группе студентов обоих полов показали три фильма со сценами насилия.
Участники эксперимента при желании могли остановить просмотр. Многие остановились на середине, объясняя это отвращением к кровавым сценам.
И напротив, самые ужасные сцены фильма «Пятница, 13-е. Часть III» студенты оценили как захватывающие, волнующие или, по крайней мере, не скучные. Те же самые фрагменты, но без звука, уже не вызвали особой реакции.
Профессор психологии Кларк МакКоли, проводивший эксперимент, объясняет результат эксперимента при помощи древнейшего текста на санскрите, который называется Натья-шастра (один из древнейших трактатов по театральному искусству; прим. mixednews).
В этом тексте анализируется понятие «опыта воображения и чувственного восприятия».
Говоря о трагедии – которая имеет общие черты с триллером – Натья-шастра утверждает, что хотя мы пытаемся избегать настоящих несчастий, эстетическая сторона скорби нас привлекает, потому что таким образом мы «отвлекаемся от самих себя», занимаем наше воображение страданиями других людей.
При этом переходе возникает катарсис: такие обычные чувства, как жалость или страх очищаются от эгоизма и смыкаются с более альтруистичными проблемами, такими, например, как стремление облегчить страдания людей.
Так придуманная история позволяет свободно выплеснуть загнанные в подсознание эмоции.
